К.В. Чугунов (Государственный Эрмитаж, Санкт-Петербург)

Курганы-херексуры, широко распространенные в Монголии, Забайкалье, Алтае и Туве, являются на сегодняшний день наименее изученными памятниками степной Евразии. Ю.С. Худяков предложил достаточно дробную классификацию всех херексуров, опираясь на особенности их планиграфии (Худяков, 1987, с.141-145, табл.1). Выделив “культуру херексуров и оленных камней”, он впервые попытался обосновать культурное единство населения, оставившего эти памятники. Как об особой культурной общности населения Центральной Азии с погребальными сооружениями в виде херексуров, писали П.Б. Коновалов и А.С. Суразаков (Коновалов, 1987, с.120-124; Суразаков, 1988, с.168-170). Все эти исследователи относили ее к эпохе средней (Ю.С. Худяков) или поздней бронзы. Автор статьи также касался этого вопроса, присоединяясь к датировке херексуров не позже эпохи поздней бронзы (Чугунов, 1994, с. 49).

Благодаря работам бурятских археологов, наибольшее число херексуров исследовано в восточной части ареала их распространения. А.Д.Цыбиктаров, обобщивший все имеющиеся сведения об этих сложных объектах на территории Бурятии, Северной и Центральной Монголии, предложил их типологию, основанную на форме ограды и наличии или отсутствии выкладок между ней и сооружением в центре. Он же сформулировал краткое определение херексура. По сути, оно сводится к понятию “курган, заключенный в ограду” (Цыбиктаров, 1995, с.41; 1998, с.136). Добавим только, что это всегда внешняя ограда, окружающая центральное сооружение на некотором расстоянии от него. Проследив стратиграфическое перекрывание ограды херексура конструкцией плиточной могилы на памятнике Улзыт VI, А.Д. Цыбиктаров счел возможным датировать херексуры Бурятии, северной и центральной Монголии концом 2 - началом 1 тысячелетия до н.э. Вместе с тем, исследователь воздержался от выделения этих памятников в самостоятельную культуру, ссылаясь на то, что они “совершенно единокультурны с херексурами Саяно-Алтая”, где они датируются скифским временем и “уже входят в состав археологической культуры”. Регионом, где формировалась и развивалась традиция погребального обряда населения, оставившего херексуры, он считает Туву, Северо-Западную и Западную Монголию (Цыбиктаров, 1998, с. 142 - 143).

Однако среди исследованных херексуров Тувы только немногие могут быть сопоставлены с монголо-забайкальскими памятниками. Причем, ареал их массового распространения ограничивается южными отрогами хребта Танну-ола, долиной реки Саглы и Монгун-Тайгинским кожууном Тувы – то есть районами, непосредственно примыкающими к Монголии. Здесь на могильнике Мугур-Аксы II А.Д.Грачем исследованы первые два херексура в Туве (Грач, 1960, с. 12 – 17, рис. 7 – 15), в одном из них – с круглой оградой – раскопано только центральное сооружение. Им же в Саглынской долине раскопан самый большой из исследованных памятников такого рода – Улуг-Хорум (Рис. 1: 6) и доследован разрушающийся рекой херексур с 40-метровой оградой и радиальными перемычками-“лучами”. В этих сооружениях найдены оленные камни саяно-алтайского типа (Грач, 1980, с. 119 – 121, рис.115, вкладка II). Погребения в тувинских херексурах были совершены в неглубоких ямах на спине, головой на запад (Мугур-Аксы) или на уровне древней дневной поверхности (Улуг-Хорум и левый берег р.Саглы).

Севернее Танну-ола херексуры монголо-забайкальского типа, вероятно, также встречаются, но гораздо реже. В основном, мы можем только догадываться об их внутреннем устройстве, основываясь на визуальных признаках, что далеко не всегда подтверждается раскопками. Так, большие курганы с внешними кольцами есть в бассейне Каа-Хема, на террасах рек Копто и Дерзиг.

Все остальные комплексы с внешними оградами, исследованные в Туве, имели либо отличное от монголо-забайкальских памятников устройство захоронения, либо иную погребальную позу захороненного человека. Одно сооружение, наиболее близкое херексурам, исследовано Вл.А. Семеновым на правобережье Улуг-Хема в могильнике Хорум. Оно представляло из себя курган диаметром 12 м с крепидой из валунов, в которой найден оленный камень с изображением ожерелья, серьги и трех полос; окруженный внешним кольцом из горизонтально уложенных плит диаметром 25 м. Между внешним кольцом и крепидой сохранились остатки одного “луча”. Параметры могильной ямы в центре - 1,20 х 0,8 х 1,0 м. К сожалению, могила была потревожена грабителями и поза погребенного не устанавливается (Семенов, Килуновская, Чугунов, 1995, с. 24; Семенов, 2000, с. 147). Учитывая находку в этом комплексе оленного камня в сочетании с грунтовой могилой метровой глубины, можно отнести этот курган к раннескифскому времени. Однако, наличие внешнего кольца и, особенно, “луча” могут определяться традициями херексуров. Кроме того, радиальные выкладки известны в алды-бельских курганах, исследованных М.Х. Маннай-оолом на могильнике Бош-Даг (Савинов, 1994а, 79). В позднем алды-бельском комплексе могильника Копто от крепид курганов 3 и 4 к центральной могиле шли “дорожки” из камней, аналогичные вымосткам некоторых херексуров Монголии и Забайкалья (Cugunov, 1998, s. 274, abb. 1; Цыбиктаров, 1995, с. 38, рис. 1 - 2,7,9).

Херексуры наиболее близки погребальным памятникам монгун-тайгинской культуры Тувы. В монголо-забайкальском регионе зафиксирован один случай захоронения на боку (Цыбиктаров, 1998, с. 138) - то есть по обряду, характерному для монгун-тайгинской культуры. Этот факт, а также открытие в Южной Бурятии двух курганов, конструктивно аналогичных памятникам монгун-тайгинской культуры свидетельствует, вероятно, о достаточно тесных контактах между регионами (Цыбиктаров, Кузнецов, 2000, с.429 - 434). Совстречаемость херексуров и памятников монгун-тайгинского типа может, также, свидетельствовать об их культурной и хронологической близости.

В то же время, не смотря на близость обрядовой концепции, отмечаемую многими исследователями (Коновалов, 1987, с. 122 - 124; Цыбиктаров, 1988, с. 131; 1995, с. 37; 1998, с. 137; 2000, с. 429; Суразаков, 1988, с. 170), монгун-тайгинские памятники все же отличны от херексуров. Причем, трансформация погребального обряда этой культуры, прослеженная по материалам более ста курганов, исследованных в разных районах Тувы, позволяет предполагать, что носители ее испытали влияние строителей херексуров только на позднем этапе своего развития (Чугунов, 1994, с. 43 - 51). Вероятно, произошло это в самом конце эпохи поздней бронзы, так как традиционные элементы культуры херексуров сохранялись в Туве на протяжении всего аржанского этапа эпохи ранних кочевников. Это ярче всего фиксируется в радиальной наземной конструкции кургана Аржан (Рис. 1: 5), что неоднократно отмечалось (Семенов, 1992, с. 114; Савинов, 1992, с. 109; Савинов, 1994а, с. 82). Отличие рядовых захоронений этого периода от поздних монгун-тайгинских только в погребальной позе - на боку с согнутыми коленями (в отличие от вытянутых на боку погребений предшествующего времени). Кроме того, в аржанских цистах, сооруженных на уровне горизонта, уже появляются вещи. Причем, первоначально это были предметы, имеющие, вероятно, определенный сакральный смысл. Например, витые бронзовые серьги и кольца не принадлежат к категории вещей скифского типа, однако, входят в число обязательных изображений на оленных камнях (Чугунов, 1992, с. 79). В кургане с цистой и внешним кольцом, исследованном Вл.А. Семеновым на могильнике Чарга, найден бронзовый нож с S-видным орнаментом на рукояти и крупное кольцо (Семенов, Килуновская, Чугунов, 1995, с. 23, рис.2 - 24,25; Семенов, 2000, с. 153, рис.5). У кольца один из не сомкнутых концов толще другого, так что по очертаниям предмет напоминает подвески степных культур эпохи бронзы (Аванесова, 1991, рис.45, 46).

М.Н. Комарова исследовала в Хакасии яркие комплексы окуневского круга Карасук II и VIII, сопоставив их конструктивные особенности с тувинскими херексурами (Комарова, 1983, с. 88). К окуневскому времени относится исследованный Л.Р. Кызласовым комплекс на р.Туим (Кызласов, 1987, с. 143 - 145). Это наиболее ранние из датированных проявления традиций радиальной планировки в Саяно-Алтае. Для более позднего времени радиальные конструкции зафиксированы в карасукском могильнике Анчил-Чон на юге Хакасии (Рис. 1: 3, 4). Н.А. Боковенко, анализируя материалы этого памятника, пришел к выводу о его генетических связях с андроновской культурой Казахстана и провел параллели с Аркаимом и Синташтой (Боковенко, 1999, с. 176; Bokovenko, Legrand, 2000, s.209 - 248, abb. 24). Ранее Д.Г. Савинов обозначил направление поиска истоков и развития этих традиций, сравнив деревянные конструкции Аржана с курганом-храмом в Синташте (Савинов, 1994б, с.171). По его мнению, следы их прослеживаются в памятниках эпохи поздней бронзы Саяно-Алтая (Савинов, 1992, с. 109; Савинов, Рева, 1993, 48), что подтверждается выявлением радиальных конструкций в Анчил-Чоне. Проявление этих традиций может быть объяснено существованием (наряду со срубным и андроновским) "третьего" мира безынвентарных погребений Центральной Азии, огибающего Саяно-Алтай с юга (Савинов, 1993, с. 107 - 109). Однако истоки и пути распространения этого культурного пласта, лишь опосредовано связанного с андроновским, не ясны.

Тем не менее, не смотря на территориальную удаленность и очевидный хронологический разрыв между Аржаном и синташтинской культурой Южного Зауралья это направление поиска связей весьма перспективно. Круглоплановые городища типа Синташты и Аркаима (Рис.1: 1) сконцентрированы на достаточно небольшой территории, культура их многокомпонентна и “представляет собой как бы “квинтэссенцию” мира евразийских степей в эпоху раннего металла” (Зданович, Зданович, 1995, с. 59). Все это, вероятно, определяет “надкультурность” самого феномена и говорит о наличии здесь в это время мощного сакрального центра. Сейчас является общепризнанной точка зрения об индоиранской принадлежности носителей синташтинской культуры. Показательно сопоставление круглоплановых городищ с авестийской варой (Jettmar, 1981; Стеблин-Каменский, 1995, с. 167; Пьянков, 1999, с. 281; Медведев, 1999, с. 283 - 285).

Вопрос возникновения синташтинского культурного комплекса на территории Южного Зауралья дискуссионен. Происхождние его объясняют либо результатом взаимодействия местных степных и лесостепных племен (Зданович, 1999, с. 40, 41), либо арийской миграцией из Передней Азии (Григорьев, 1996, с.78 - 96). Последняя гипотеза подкрепляется прямыми аналогиями планиграфии синташтинских городищ, известными на этой территории в 4 - 3 тысячелетии до н.э. – Демирчиуйюк в Анатолии, Роджем Хири в Сирии и др. Вместе с тем, существует и более осторожная точка зрения о полицентрическом характере формирования традиции круглоплановых укрепленных поселений Евразии (Мерперт, 1995, с. 116 – 119).

Однако так или иначе именно в синташтинских памятниках наблюдается концептуальная взаимосвязь планировки поселений и структуры погребальных комплексов (Епимахов, 1995, с. 43 – 47), что важно для понимания истоков традиции. Планиграфия, сложившаяся схема которой комбинируется из квадрата и круга, свидетельствует об индоиранской модели мира, господствовавшей в этом обществе. Наиболее полно она отражена в курганных сооружениях Синташты (Генинг, Зданович, Генинг, 1992, с. 275, рис.154, с. 361, рис.210). С радиальной структурой городищ перекликается погребальный комплекс кургана 25 Большекараганского могильника, относящегося к Аркаиму (Рис. 2). Здесь во многих местах рва, окружающего площадь памятника, прослежены радиально ориентированные грунтовые перемычки. Автор раскопок предполагает, что их было двенадцать (Зданович Д.Г., 1995, с. 45, рис. 1). На территории Актюбинской области в могильнике Восточно-Курайли исследован курган, планировка которого также имеет радиальную структуру (Рис. 3). Площадь памятника была окружена кольцевым рвом, вдоль внутреннего края которого сооружен кромлех из вертикально установленных плит. Могильная яма в центре также была окружена кольцом. Между двумя кромлехами зафиксировано пять радиальных выкладок-“лучей”. Погребение содержало комплекс вещей и керамики, позволяющий соотнести курган с памятниками “синташтинско-новокумакского круга” и датировать его XVI в. до н.э. (Ткачев, 1992, с. 157 – 159, рис. 1 – 3).

Из приведенных примеров видно, что модель погребальной конструкции с радиальной структурой сооружения существовала у племен Южного Зауралья и Северного Казахстана уже в первой половине 2 тысячелетия до н.э. Возможно, происхождение ее также надо связывать с синташтинской культурой, которая наиболее ярко представляет индоиранскую модель мира. Может быть прав Г.Б. Зданович, предполагающий, что именно в этой культурной среде были рождены древнейшие пласты "Ригведы" и "Авесты" (1999, с. 43).

Синташтинские и, несколько позднее, петровские комплексы лежат в основе андроновской историко-культурной общности, памятники которой не столь ярко демонстрируют традицию радиальной планировки погребальных сооружений. Между тем очевидно, что идеалогия индоиранских племен – носителей андроновской культуры – в своей основе не претерпела существенных изменений. Именно они, в процессе своего расселения по степным просторам Евразии, были проводниками традиций, фиксируемых на огромной территории.

В казахстанских степях в конце 2 – начале 1 тысячелетия до н.э., вероятно, на андроновской субстратной основе, возникает такой феномен, как бегазы-дандыбаевская культура (Маргулан, 1998, с. 87). Хотя погребальные памятники, оставленные ее носителями, сосредоточены, в основном, на территории Центрального Казахстана, распространена она гораздо шире. Связь с этой культурой могильника Северный Тагискен в Приаралье давно отмечена исследователями (Грязнов, 1966, с.238; Итина, 1992, с.36; Маргулан, 1998, с. 151 - 153; Исмагил, 1998, с. 3). Бегазинская керамика обнаружена в верховьях Иртыша (Ермолаева, 1987, с.64 - 94), на северо-востоке Китая в Синьцзяне (Молодин, 1998, с. 286 - 288), зафиксирована она в качестве компонента и в Барабинской лесостепи (Молодин, 1981, с. 15 - 17), и на поселениях эпохи поздней бронзы лесостепного Алтая (Удодов, 1988, с. 107 - 110). Распространение на территории Южной Сибири и Центральной Азии бронзовых наконечников стрел “предскифских” типов также может быть связано с этим культурным феноменом (Чугунов, 2000, с. 167), тем более, что отмечается его “ярко выраженный военизированный характер”(Исмагил, 1998, с. 6).

Погребальный обряд носителей бегазы-дандыбаевской культуры весьма разнообразен. В.А. Кореняко, проанализировав опубликованные материалы, выделил восемь типов конструкций, которые распадаются на две группы – наиболее сложные и монументальные сооружения I – V типов, не имеющие соответствий в андроновских памятниках Казахстана, и VI – VIII типы погребальных комплексов, “практически во всем сходные с обычными степными захоронениями андроновского круга”. В последних бегазы-дандыбаевская керамика представлена лишь как компонент, а преобладает посуда других культурных комплексов финальной бронзы (Кореняко, 1990, с. 28 - 40).

Бегазы-дандыбаевские мавзолеи I – V типов (по В.А. Кореняко) по степени сложности устройства погребального комплекса сопоставимы с херексурами Центральной Азии. Для планиграфии их характерны некоторые общие черты: устройство захоронения в сравнительно неглубокой яме или на уровне горизонта; сооружение вокруг него нескольких оград круглой (в раннебегазинских памятниках) или прямоугольной формы; употребление в обряде вертикально установленных стел. Кроме того, в ряде бегазы-дандыбаевских памятников прослежено помещение погребенного в могилу вытянуто на спине, головой на запад (Маргулан и др., 1966, с. 174) – по обряду, характерному для культуры херексуров. Наиболее полные ассоциации с планиграфией херексуров вызывает курган-ограда Айбас-Дарасы (Рис. 4), где зафиксированы радиальные стенки, идущие от могилы на горизонте к внешней квадратной стене сооружения (Маргулан, 1998, с. 207 – 216, рис. 71).

Взаимосвязь традиций, лежащих в основе синташтинского комплекса, памятников эпохи поздней бронзы и раннескифского времени Приаралья уже отмечалась (Савинов, 1994б, с. 173). Очевидно, что основанная на индоиранской модели концепция радиальных погребальных конструкций распространилась и далее на восток. Трудно сказать, была ли это миграция носителей определенных традиций или транслировались и заимствовались идеи. По всей видимости – первое, так как в период поздней бронзы фиксируются находки андроновских (или андроноидных) вещей и керамики на территории Северного Китая (Хаврин, 1992, с. 45 - 46; Mei Jianjun, Shell, 1999, p. 570 - 578; Молодин, Комиссаров, 2000, с. 342 - 347). Кроме того, на могильнике Гумугоу (Синьцзян - озеро Лоб-Нор) выявлен протоевропеоидный антропологический комплекс, относящийся ко 2 тысячелетию до н.э. (Han Kangxin, 1994). Первоначально внутри него был выделен даже андроновский компонент, коррелирующий с определенным типом погребальных конструкций в виде радиально расходящихся от могилы линий деревянных столбов (Хань Кансинь, 1986). Появление колесниц в иньском Китае также связывают со степными культурами (библ. см.: Кузьмина, 1994, с. 163 - 171). Ю.С. Худяков предполагает связь символики планиграфии погребальных сооружений культуры херексуров с колесницами (1987, с. 158). Очевидно, учитывая широко распространенные в степях Евразии петроглифические изображения легких двухколесных повозок (напр.: Новгородова, 1989, с. 140 - 159; Кузьмина, 1994, с. 166 - 168), это предположение хотя и имеет под собой основания, требует дополнительных доказательств и подтверждения археологическим материалом.

Таким образом, можно предварительно наметить истоки традиций культуры херексуров и пути их распространения. Вероятно, процесс формирования и своеобразной кристаллизации традиций нужно связывать с южноуральским регионом, где на рубеже 3 – 2 тысячелетия сложилась синташтинская культура. Ее носители, которых достаточно убедительно отождествляют с индоиранцами, выработали мировоззренческую модель, отраженную в планиграфии погребальных сооружений и поселений, сопоставимых с авестийской варой. Петровские, а затем андроновские племена, являясь носителями индоиранского мировоззрения, распространили его в результате своего расселения на территорию Казахстана и далее на юго-восток. Идея, заложенная в планировке херексуров Центральной Азии, отражена в андроновских бляшках с солярной символикой (Рис. 5) и орнаментах на донцах керамических сосудов (Аванесова, 1991, рис. 49, 50а,б; Кузьмина, 1994, рис. 33). Продвижение носителей степной культуры маркируется находками андроноидных вещей и керамики в северо-западных провинциях Китая. С миграцией степняков связывают появление здесь колесниц и развитие металлургии бронзы (Pulleyblank, 1966, p. 9 - 39; Кузьмина, 1994, с. 241 - 243). Комплексы с колесницами и предметами степного облика, наиболее известные по исследованиям в Аньяне, датированы XIV - XIII вв. до н.э Следовательно, дата этой миграции не должна быть позже.

Хронологическое соотношение бегазы-дандыбаевских мавзолеев и херексуров неясно, однако их культурная взаимосвязь несомненна. Можно предположить, что бегазы-дандыбаевский феномен – либо результат обратного движения части родственных племен из Северного Китая на запад, либо археологически фиксируемое социальное расслоение местных пост-андроновских племен, носителей саргаринско-алексеевской культуры. Во сяком случае, следует согласиться с тем, что это явление, вероятно, отражает первое кочевое объединение, действующее на территории Казахстана и соседних с ним регионов (Исмагил, 1998, с. 6).

Отождествление племен, оставивших культуру херексуров, с носителями индоиранских традиций может объяснить диахронный характер реминисценций радиальной планировки в памятниках эпохи бронзы и раннего железа Центральной Азии. Заметим, что инфильтрация этих традиций могла происходить и ранее, в окуневское время. На это указывают "лучи", прослеженные в памятниках Карасук II, VIII и Туим. Однако, массовое влияние на погребальный обряд, а следовательно и на идеалогию племен Саяно-Алтая, культура херексуров оказала в период финальной бронзы. Это нашло утверждение в распространении погребального обряда захоронений на уровне горизонта в монгун-тайгинской культуре Тувы. В это же время носители индоиранских традиций продвинулись в Забайкалье и Северо-Восточную Монголию, что может объяснить обнаружение здесь курганов монгун-тайгинского типа.

В заключении необходимо отметить, что предложенная здесь модель развития культурных процессов в Центральной Азии в реальности была гораздо сложнее. Понятие "культура херексуров", вероятно, включает множество родственных культурных образований, которые пока не могут быть дифференцированы внутри большой общности. В то же время выстраеваемая цепочка связей: Синташтинская – Андроновская – культура херексуров – Бегазы-Дандыбаевская – Аржан – культура ранних кочевников, вероятно, имеет дальнейшую исследовательскую перспективу.

Литература:

Аванесова Н.А. Культура пастушеских племен эпохи бронзы азиатской части СССР (по металлическим изделиям). Ташкент, 1991. 200 с.

Боковенко Н.А. Новые памятники радиальной конструкции эпохи поздней бронзы в Центральной Азии. // // Комплексные общества Центральной Евразии в III - I тысячелетии до н.э. Челябинск, 1999. С. 175 - 176.

Генинг В.Ф., Зданович Г.Б., Генинг В.В. Синташта. Археологические памятники арийских племен Урало-Казахстанских степей. Челябинск, 1992.

Грач А.Д. Археологические раскопки в Монгун-Тайге и исследования в Центральной Туве // Труды тувинской комплексной археолого-этнографической экспедиции. Том 1. М., Л., 1960.

Грач А.Д. Древние кочевники в центре Азии. М., 1980. 256 с.

Григорьев С.А. Синташта и арийские миграции во II тыс. до н.э. // Новое в археологии Южного Урала. Челябинск, 1996. С. 78 – 96.

Грязнов М.П. Восточное Приаралье // Средняя Азия в эпоху камня и бронзы. М., Л., 1966.

Епимахов А.В. Погребальные памятники синташтинского времени (архитектурно-планировочное решение) // Россия и Восток: проблемы взаимодействия. Материалы конференции. Часть V, кн. 1. Челябинск, 1995. С. 43 – 47.

Ермолаева А.С. Памятники переходного периода от эпохи бронзы к раннему железу // Археологические памятники в зоне затопления Шульбинской ГЭС. Алма-Ата, 1987. С. 64 - 94.

Зданович Г.Б., Зданович Д.Г. Протогородская цивилизация “Страна городов” Южного Зауралья (опыт моделирующего отношения к древности) // Россия и Восток: проблемы взаимодействия. Материалы конференции. Часть V, кн. 1. Челябинск, 1995. С. 48 – 62.

Зданович Д.Г. Могильник Большекараганский (Аркаим) и мир древних индоевропейцев Урало-Казахстанских степей // Аркаим: Исследования. Поиски. Открытия. Челябинск, 1995. С. 43 – 53.

Зданович Г.Б. Южное Зауралье в эпоху средней бронзы // Комплексные общества Центральной Евразии в III - I тысячелетии до н.э. Челябинск, 1999. С. 42 - 43.

Исмагил Р. Бегазы-дандыбаевский феномен и его типологические параллели // Уфимский археологический вестник. Вып. 1. Уфа, 1998. с. 3 – 6.

Итина М.А. Ранние саки Приаралья // Степная полоса Азиатской части СССР в скифо-сарматское время. М., 1992. С. 31 – 47.

Комарова М.Н. Своеобразная группа энеолитических памятников на Енисее // Проблемы западносибирской археологии. Эпоха камня и бронзы. Новосибирск, 1983. С. 76 – 90.

Коновалов П.Б. Культура курганов-керексуров Центральной Азии // Проблемы археологии степной Евразии. Тез. конф. Кемерово, 1987. С. 120 - 124.

Кореняко В.А. О социологической интерпретации памятников бронзового века (погребения дандыбай-бегазинского типа). СА, №2, 1990. С. 28 - 40.

Кузьмина Е.Е. Откуда пришли индоарии? М., 1994. 464 с.

Кызласов Л.Р. Письмо из энеолита. // Задачи советской археологии. М., 1987. С. 143 - 145.

Маргулан А.Х. Сочинения. Том 1. Бегазы-дандыбаевская культура Центрального Казахстана. Алматы, 1998.

Медведев А.П. Авестийский "город Йимы" в историко-археологической перспективе // Комплексные общества Центральной Евразии в III - I тысячелетии до н.э. Челябинск, 1999. С. 283 - 285.

Мерперт Н.Я. К вопросу о древнейших круглоплановых укрепленных поселениях Евразии // Россия и Восток: проблемы взаимодействия. Материалы конференции. Часть V, кн. 1. Челябинск, 1995. С.116 – 119.

Молодин В.И. О связях ирменской культуры с бегазы-дандыбаевской культурой Казахстана // Сибирь в прошлом, настоящем и будущем. Вып. III. История и культура населения Сибири. Новосибирск, 1981. С. 15 - 17.

Молодин В.И. Находки керамики бегазы-дандыбаевской культуры в Синьцзяне и их значение для понимания культурно-исторических процессов в западных районах Центральной Азии // Проблемы археологии, этнографии, антропологии Сибири и сопредельных территорий. Том IV. Новосибирск, 1998. С. 286 - 289.

Молодин В.И., Комиссаров С.А. Андроноидный могильник на территории Восточного Туркестана (Синьцзяна) // Проблемы археологии, этнографии, антропологии Сибири и сопредельных территорий. Том VI. Новосибирск, 2000. С. 342 - 349.

Новгородова Э.А. Древняя Монголия. М., 1989. 383 с.

Пьянков И.В. Аркаим и индоиранская вара // Комплексные общества Центральной Евразии в III - I тысячелетии до н.э. Челябинск, 1999. С. 280 - 282.

Савинов Д.Г. О "третьем" мире культур эпохи бронзы (Центральная Азия) // Культурногенетические процессы в Западной Сибири. Тез. конф. Томск, 1993. С. 107 - 109.

Савинов Д.Г., Рева Л.И. К вопросу о ритуальных памятниках эпохи бронзы Южной Сибири // Культура древних народов Южной Сибири. Барнаул, 1993.

Савинов Д.Г. Тува раннескифского времени “на перекрестке” культурных традиций (алды-бельская культура) // Культурные трансляции и исторический процесс. СПб, 1994. С. 76 – 89.

Семенов Вл.А., Килуновская М.Е., Чугунов К.В. Археологические исследования на правобережье Улуг-Хема // Южная Сибирь в древности. СПб, 1995. С. 23 – 30.

Семенов Вл.А. Этапы сложения культуры ранних кочевников Тувы // Мировоззрение. Археология. Ритуал. Культура. СПб, 2000. С. 134 – 157.

Стеблин-Каменский И.М. Арийско-уральские связи мифа об Йиме // Россия и Восток: проблемы взаимодействия. Материалы конференции. Часть V, кн. 1. Челябинск, 1995. С. 166 – 167.

Суразаков А.С. Об этногенезе населения Горного Алтая рубежа эпохи бронзы и скифского времени // Хронология и культурная принадлежность археологических памятников каменного и бронзового веков Южной Сибири. Тез. конф. Барнаул, 1988. С. 168 - 171.

Ткачев В.В. Погребение жреца в Актюбинской области (к вопросу о социальной структуре арийского общества) // Древняя история населения Волго-Уральских степей. Оренбург, 1992. С. 156 – 165.

Удодов В.С. Эпоха поздней бронзы Кулунды (к постановке вопроса) // Хронология и культурная принадлежность археологических памятников каменного и бронзового веков Южной Сибири. Тез. конф. Барнаул, 1988. С. 107 - 110.

Хаврин С.В. Памятники андроновской культуры на территории Северного Китая // Северная Евразия от древности до средневековья. Тез. конф. к 90-летию М.П. Грязнова. СПб, 1992. С. 45 - 46.

Хань Кансинь. Исследование человеческих останков из могильника Гумугоу на реке Куньцюэхэ в Синьцзяне // Каогу Сюэбао, № 3, 1986 (на кит. яз.)

Худяков Ю.С. Херексуры и оленные камни // Археология, этнография и антропология Монголии. Новосибирск, 1987. С.136 - 162.

Цыбиктаров А.Д. О датировке херексуров в Южной Бурятии, Северной и Центральной Монголии // Хронология и культурная принадлежность археологических памятников каменного и бронзового веков Южной Сибири. Тез. конф. Барнаул, 1988. С. 130 - 132.

Цыбиктаров А.Д. Херексуры Бурятии, Северной и Центральной Монголии // Культуры и памятники бронзового и раннего железного веков Забайкалья и Монголии. Улан-Удэ, 1995. С. 38 - 47.

Цыбиктаров А.Д. Культура плиточных могил Монголии и Забайкалья. Улан-Удэ, 1998. 287 с.

Цыбиктаров А.Д., Кузнецов Д.В. Открытие курганов монгун-тайгинского типа на юге Бурятии // Проблемы археологии, этнографии, антропологии Сибири и сопредельных территорий. Том VI. Новосибирск, 2000. С. 429 - 434.

Чугунов К.В. Выделение погребальных памятников аржанского этапа в Туве // Вторые исторические чтения памяти М.П. Грязнова. Часть 2. Тез. конф. Омск, 1992. С. 78 - 79.

Чугунов К.В. Монгун-тайгинская культура эпохи поздней бронзы Тувы (типологическая классификация погребального обряда и относительная хронология) // Петербургский археологический вестник. Вып. 8. Спб, 1994. С. 43 - 53.

Чугунов К.В. К вопросу о формировании колчанного набора в восточных регионах скифского мира // Сохранение и изучение культурного наследия Алтая. Вып. XI. Барнаул, 2000. С. 165 - 168.

Bokovenko N.A., Legrand S. Das karasukzeitliche Graberfeld Ancil Con in Chakassien. // Eurasia Antiqua. Band 6. Mainz am Rhein, 2000. S. 209 - 248.

Čugunov K.V. Der skythenzeitliche Kulturwandel in Tuva. // Eurasia Antiqua. Band 4. Mainz am Rhein, 1998. S.273 – 308.

Han Kangxin. The Stady of Ancient Human Skeletons from Xinjiang. China // Sino-Platonic Papers. V.51. 1994.

Jettmar K. Fortified "Ceremonial Centres" of the Indo-Iranians // Этнические проблемы истории Центральной Азии в древности. М., 1981. С. 220 - 229.

Mei Jianjun, C.Shell. The existence of Andronovo cultural influence in Xinjiang during the 2nd millennium BC // Antiquity. Vol. 73, № 281, 1999. P. 570 - 578.

Pulleyblank E. Chanese and Indo-Europeans // Journal of the Royal Asiatic Society. 1966. № 1 - 2. P. 9 - 39.

Иллюстрации:

Рис.1 Большекараганский могильник, курган 25 (по: Зданович Д.Г., 1995).

Рис.2 Могильник Восточно-Курайли (по: Ткачев, 1992).

Рис.3 Курган-ограда Айбас-Дарасы (по: Маргулан, 1998).

Рис.4 Бляшки с солярной символикой (по: Маргулан, 1998).